Реформы патриарха Никона во время правления царя Алексея, положили начало раскола православной церкви в России в ХVII в. Те, кто оставался верен старой вере, бежали из центральной России на Урал, на Дон, в Беломорье.
В районе современных городов Касли и Кыштым было множество староверческих поселений. Особенно много пришло староверов в наши края с реки Керженец, где была община Русской Православной Старообрядческой церкви в селе Филипповском Нижегородской области. В наших краях этих переселенцев прозвали «кержаками».
Когда на Южном Урале были обнаружены месторождения железных и медных руд, хозяева заводов (сначала Коробковы, Демидовы, а затем Расторгуевы) с большой охотой брали на работу аккуратных и работящих староверов. Да и сами хозяева заводов втайне придерживались старой веры.
Сунгульский скит возник благодаря владельцу Каслинского завода старообрядцу Льву Расторгуеву. Приобретя завод, он прежде выстроил часовню в самом заводском поселке, а затем в 1811 г., профинансировал старообрядческий монастырь (4).
В Каслинском заводе была открыта староверческая церковь, а в 1811 г. в 20-25 километрах от завода образован Сунгульский старообрядческий скит – мужской монастырь. Рядом с этим местом находится теперь пос. Вишневогорск.
Кержаки старообрядцы, первоначально бывшие поповцами (имели священников), из-за гонений, особенно усилившиеся при Николае I, остались на длительное время без Священства. Священников пытали, заставляли отречься от старой веры, сажали их на дыбу, отрубали правую руку. Ряд старообрядцев совершали акты самосожжения, чтобы не умереть под пытками. Вынужденные совершать основные требы и Богослужения без попов, они стали беспоповцами. Они совершали службу в лишенных алтарей часовнях, что дало имя согласию – часовенное.
Сунгульский монастырь жил на пожертвования богатых купцов и хозяев завода. Пожертвования поступали и из центральной России. На противоположном берегу оз. Сунгуль у монастыря было подсобное хозяйство, где содержали коров, возделывали поля. Монастырские земли тянулись от места, где сейчас находится санаторий «березка» и до Ближнего Берегового.
Вокруг монастыря обитали в лесах одинокие скитники и целые семьи. На острове, напротив монастыря, жил с семьей скитник Никодим. В районе, где сейчас Вишневогорское лесничество, жили семейные скитники. В горах скрывались одинокие скитники: Ерема – на горе Еремиха, Кобелев – на горе Кобелиха. Возле речки, что около «Монашек», сохранились кельи Максимова и Вассы. Напротив скита содержал лодочную станцию (там она и сейчас) башкир Мендарка – двоюродный брат Салавата Юлаева.
В округе в лесах жили углежоги. За кладбищем вдоль дороги на Снежинск можно и сейчас отыскать ямы углежогов. На горе Каравай и в районе озера Булдым стояли охотничьи сторожки. Зимой сюда на малоснежье собирались дикие козы косули, лоси, хищники, медведи. На горе Каравай вплоть до 60-х годов ХIХ века встречались соболи.
Каслинский завод был одним из главнейших Уральских центров раскола. Местный Сунгульский скит и молельни были высокопочитаемы далеко за их пределами. В лучшие времена Сунгульского скита братия его насчитывала несколько десятков человек. Пожертвования в него поступали из Москвы и богатой Сибири.
В 1837 г. скит пришел в разорение, в нем доживали век несколько старцев и стариц. На заводе они не бывали, провизия им доставлялась в скит. Большинство монахов ушло в Сибирь. С отменой крепостного права часть Каслинских и Кыштымских староверов вышла из единоверческой церкви.
Это первое крещение царской властью Сунгульский скит прошел в эпоху Николая I. Панические отношения Николая I к любым «политическим волнениям» («декабрьский синдром») не могли не записать старообрядцев в разряд государственных преступников, всегда «преисполненных всяких преступных замыслов».
Начало этой акции положило … III отделение, проверившее конспиративные данные по численности старообрядцев и сектантов. Тогда, в средине 1830-х гг., под «ружье» было поставлено значительное количество чиновников министерства внутренних дел, которые должны были свести воедино данные о числе раскольничьих монастырей, скитов и молелен. Итоги этой «аналитической проверки» оказались неутешительными: все данные, поступавшие как в Синод, так и в III отделение, были занижены. Число раскольников колебалось от 700 до 900 тысяч человек. А по утверждению генерала Обручева Н.Н., имевшего доступ к секретным правительственным данным, число это должно было быть близким к 8 миллионов человек (4).
В 1836 г. по всей России прокатилась целая волна типичных бюрократически-политических самоуправств. Закрывались все старообрядческие часовни, молельни и превращались в единоверческие церкви. Подобные события происходили по всей стране.
Был разорен и Сунгульский скит, а на его обитателей были заведены уголовные дела. Таким, к примеру, является дело Михаила Митрина, принявшего пострижение в Сунгульском ските еще в самом начале 1820-х гг. «от простого монаха Макария». Ни в солдаты, ни в ссылку на Кавказ он не попал, ибо, … исповедался в грешном невежестве и принял единоверие. Поселился, правда, недалеко от скита и после отмены крепостного права принялся за его восстановление (4).
По сохранившимся документам известны лишь три имени сунгульских скитников, принявших постриг: о. Лев, о. Авель и о. Макарий (Михаил Павлов Митрин). Прочие насельники упоминаются в архивном деле только под мирскими именами (5). По данным 1836 г. в этой местности скитскую жизнь вели 13 человек: о. Макарий (Митрин М.П.), Алексей Дурашкин, Семен Лаптев, Иван Чиркин, Иван Егоров, Никита Новгородцев, Иван Коробейников, Иван Дунаев, Платон Белинков, Федор Закаляпин, Андреян и Лаврентий Бететины, Прокопий Дурашкин – крестьяне приписанные к Каслинскому и Кыштымскому заводам (5).
Согласно распоряжению об уничтожении обители, первых четырех скитников надлежало подвергнуть увещаниям об оставлении «раскола» и водворить в места приписки с установлением за ними наблюдения. К о. Макарию же, как носящему монашеское одеяние, в случае отказа выслушать беседу и последовать призыву «присоединиться к св. вере», предписывалось применить более строгую меру – заключение в тюрьме на две недели. Остальные жители скита от ответственности освобождались и лишь должны были быть разосланы к своим домам.
Исполнители решения Комитета министров, прибывшие в скит, обнаружили только двух насельников – о. Макария и о. Авеля. О. Макарий заявил, что присоединился к единоверию. (Единоверие учреждено 1800 г. для тех старообрядцев, кто был согласен присоединиться к официальному православию при условии сохранения древних обрядов. В единоверческих храмах богослужение совершалось по старому чину священниками, рукоположенными в господствующей церкви и подчиняющимися «новообрядческим» архиереям Русской Православной Церкви).
О. Макарий предъявил билет от миссионера, который разрешил ему проживать на Сунгуле и носить иноческую одежду. Кроме того, он заверил прибывшего в скит исправника, что теперь он по праздникам посещает единоверческий молитвенный дом в Каслинском заводе.
О. Авель также оказался принадлежащим к единоверию и поэтому преследованию не подлежит. По словам Авеля, в скиту он бывал лишь время от времени, поскольку состоял причетником при каслинском единоверческом священнике.
В избах скитников были найдены лишь две иконы и одна Псалтырь, напечатанная в типографии единоверцев в Москве. Поэтому конфисковать и отправлять в консисторию было нечего.
Тогда же было обнаружено, что Алексей Дурашкин еще в 1841 г. был отдан в солдаты, Никита Новгородцев и Платон Белиньков умерли. А вместо Федора Закаляпина в документах был указан Иван Закаляпин, с рождения принадлежавший к местному приходу господствующей православной церкви и никогда по делу о скитах не проходивший.
Обо всем увиденном исправник составил рапорт начальству. Переписка между различными инстанциями о судьбе Сунгульского скита велась несколько лет. В 1847 г. нашлись вещи, изъятые еще в 1836 г. командой исправника Овчинникова: колокола, книги, частицы причастия, верига и др. Они хранились в Екатеринбургском уездном суде, ожидая своей участи. Из-за перехода в единоверие обитателей пустыни дело двигалось медленно.
Губернские власти в Перми мало верили о. Макарию, с 1834 г. отказывавшемуся слушать и внимать увещеваниям о вере. Губернатор настаивал на полном уничтожении скита. В 1849 г. его позиция получила поддержку со стороны министра внутренних дел и перед местным горным начальством была поставлена задача ликвидировать пустынь. Главным аргументом был тезис о том, что «раскольники, присоединяющиеся к православию или единоверию, часто снова уклоняются в прежний раскол, что может случиться и с крестьянином Митриным, который под предлогом рыболовства может привлекать в раскол и других, и, таким образом, уничтоженный уже Сунгульский скит … может снова восстановиться. Можно предполагать, что в 1850 – 1851 гг. остатки строений мужского общежительства все-таки были разрушены, а о. Макарий и о. Авель с острова выселены (5).
В начале 1860-х гг. о. Макарий по–прежнему проживал на Сунгуле. Дом его теперь находился уже не на острове, а на берегу озера. Он опять «уклонился в раскол», упорно отказывался оставить свои заблуждения и часто бывал в доме старообрядцев Каслинского завода. Затем о. Макарий снова вернулся на остров. Со временем он обрел единомышленников и через 5 лет рядом с его избушкой на «старческом острове» стояло еще три дома. В 1887 г. два из них были пустующими, а в третьем проживал сподвижник о. Макария, назвавшийся екатеринбургским купцом Сидором Белкиным. Власти начали новое разбирательство, которое закончилось в 1884 г., когда Екатеринбургский окружной суд окончательно прекратил дело Митрина М.П., сняв с него все обвинения, и отменил действие его подписки «о неотлучке из места жительства». Судя по всему, пустынник в это время был еще жив и можно предположить, что скончался он в конце 1880-х – начале 1890-х гг.(5).
Во время ежегодных в июле из Каслей и Кыштыма крестных ходов на Сунгульское кладбище могила о. Леонида почиталась особо. Можно предположить, что о. Леонид был одним из авторитетных подвижников Сунгульского общежительства. (5).
В начале 60-х гг. ХIХ вв. они принимали у себя на Каслинском заводе приехавшего с визитом епископа Геннадия I Пермского, представителя Высшего Австрийского староверческого духовенства.
Судьба Сунгульского скита была тесно связана с именем «лжеепископа» Геннадия (в миру Григорий Беляев), который в 1860-х гг. активно проводил рукоположения и постриги в священники и монахи в различных старообрядческих центрах на Урале – под Юрмой, на Шарташе, в Каслинском заводе. Согласно документам жандармских управлений Уфы и Перми, за ним велась настоящая охота, которую осуществляли специально подготовленные агенты с «миссией» засылаемые в старообрядческие общины. Долгое время усилия были тщетны, пока, наконец, его не схватили в доме одного из екатеринбургских купцов по доносу и не поместили в Суздальскую тюрьму в одиночную камеру на 18 лет (4).
Интересен в этой связи секретный рапорт миссионера Николая Смирнова: «У Стефана Ларионова Блиновского устроен в трех верстах от Каслинского завода на берегу озера М. Касли обширный дом, в котором принимается и сохраняется Высшее Австрийское Духовенство и производит там богослужения… По рассказам жены крестьянина Евсавия Белинькова, бывшей при служении Геннадия, он был здесь трижды…» (4).
Миссионеру не удалось добиться возложенных на него задач через государственную машину. Личные его старания по увещеванию старообрядцев тоже ни к чему не привели. В конце своего рапорта он пишет: «Дух каслинских жителей известен всем. Это вольность и упрямство в своих суждениях и действиях» (4).
Сунгульский скит был восстановлен. Восстановление его – дело рук Митрина Михаила Павловича. В начале 20-х гг. ХIХ в. Митрин М.П. принял постриг в этом монастыре от простого монаха Макария и прожил в нем до 1837 г. После этого он был вынужден перейти в единоверие, и поселился на оз. Сунгуль недалеко от скита.
С отменой крепостного права духовная жизнь в Сунгульской обители ожила. Во вновь отстроенной часовне стали регулярно совершаться Богослужения. Со всех сторон России в скит потянулись верующие, а в праздничные дни совершались крестные ходы.
На монастырском кладбище были две особо почитаемые могилы: старицы черноризницы Елены и старца Леонида. В праздники около этих могил сооружали специальный навес, восточная сторона которого была закрыта – туда вешали принесенные во время крестного хода иконы, образуя иконостас.
Старца Леонида почитали неканонизированным Святым и поминали его в день апостолов Петра и Павла – шли крестным ходом из Каслей, Кыштыма, Карабаша, В. Уфалея, Сунгульского скита. Встреча происходила на Маукском мосту. После этого объединенный крестный ход отправлялся в монастырь, где служили всенощную. Людей собиралось тысячи. Паломники приезжали со всех уголков России. По всему лесу, что было видно глазу, горели свечи.
Недалеко от кладбища находился колодец кувшинообразной формы, выложенный необработанным камнем. Вода в колодце считалась святой.
Со стороны озера хозяйственные постройки и часовня были огорожены каменной стеной в 2 метра высотой. К воде был оставлен 3-х метровый проход, выложенный ступенями. Сразу за стеной начиналась ровная небольшая терраса, за которой в горе были устроены монастырские погреба. Все монастырские постройки, за исключением часовни, были перекрыты одной сплошной крышей и тянулись от берега в гору в виде П – образного укрепления, прижатого к каменной стене, что на самом берегу озера. Эта стена надежно прикрывала скитников от холодных ветров в ненастную погоду.
Недалеко от кладбища были небольшой погребок и колодец. Бытует легенда о том, что в монастыре существовал подземный ход, по которому скитники во время облав уходили на о. Никодим и на противоположный берег в районе Красного камня.
Монахи жили в кельях, вырытых в земле и выложенных природным необработанным камнем. В стене кельи имелась ниша небольших размеров.
На монастырском кладбище было около 40 могил, покрытых надгробными плитами, обработанными на каслинских заводах. На плитах были надписи. Края могилы были выложены необработанным камнем. Вместо креста на многих могилах стояли надгробные камни с дырочкой посредине. Возможно, что это указывало на принадлежность староверов к толку Дырников.
Этот толк составляет отрасль самокрещенцев, утверждающих, будто без священства некому освятить Новописаные иконы, а не освященному образу Божьему не подобает поклоняться. На этом основании они утверждают, что ныне, по нужде, за неимением освященных икон, поклоняться можно только на Восток. А так как в зимнее и ночное время выходить на молитву из дома не всегда удобно, а через стену и сквозь окна молиться на Восток они почитают грехом, то они, обыкновенно, делают на восточной стороне дома дыру и, когда нужно, ототкнув затычку дыры, молятся в нее на Восток. За это молящихся так, прозвали «дырниками» или «дыромолями». Этот толк возник от безграмотности в связи с утерей священства.
По рассказам Шараповой З.М., через полянку от кладбища в свое время жили старцы Василий, Иосиф и Андрей. По воскресеньям они ходили молиться в монастырскую часовню.
Наиболее вероятно, что самый крупный женский скит на оз. Сунгуль появился на месте мужского скита в конце ХIХ в. Основательницами женской обители были мать Фекла и мать Елена. Матушка Фекла (Феодосья Устиновна Дорогина, ? – 1944) и Елена (Елена Васильевна Меренкова, ок. 1882 – 1927) познакомились и подружились в небольшом «семейном ските» о. Никона в Каслинском заводе. Обе они с молодых лет имели стремление вести жизнь пустынниц, но первоначально родители их были против такого выбора дочерей.
Приблизительно в 1900 г. на Сунгуле появилась первая черноризица – Ксенофония, и тогда Феодосия и Елена получили от отца и матери разрешение уйти в кельи на озере. Там девушки основали свой скит, в котором сначала было 5 человек. В течение последующих 2 –3 лет обе отшельницы были пострижены – Феодосия под именем Феклы, а Елена под своим собственным именем. Около 1903-1904 гг. в этот скит пришли сестры м. Елены, Мария (м. Мелетина) и Анна (м. Анатолия), а затем Татьяна Михайловна Людиновскова (м. Тавифа) и ее младшая сестра Александра (м. Алевтина) (5).
Стараниями м. Феклы, руководившей внутренней жизнью скитской общины и помогавшей ей м. Елены, новая Сунгульская обитель стала весьма авторитетной и многочисленной. Заводские жители часто отправляли туда своих детей для воспитания и обучения грамоте, знаменному пению и рукоделию.
Некоторые сунгульские насельицы, например, Александра Людиновская и Анна Меренкова, славились мастерством вышивки, изготовления бисерных икон, могли искусно «писать полезные письма», вырезать из дерева кресты, учили пению «по крюкам».(5).
Мирно просуществовав до 1917 г., общежительства на Сунгуле испытали в полной мере большинство потрясений революционного времени и установления советской власти. Из-за голода 1921 – 1923 гг. крупный скит мм. Феклы и Елены разделился. Несколько келейниц, в т. ч. и м. Елена остались на старом месте, а большинство вынуждены были временно переселиться на Тюменьщину.
Еще до закрытия Сунгульского скита, во второй половине 20-х гг. ХХ вв. более десятка человек с матушкой Фёклой перебрались сначала в пустынь около д. Солобоево на юге Тюменьшины, а затем на реку Танаевку (80 верст от Тюмени). Для многих из них это стало началом долгого пути на восток, через Колыванскую тайгу и тайные поселения на реке Парбиг в скиты на реке Безымянке и Дубчесе в бассейне Енисея. Матушки Анатолия, Тавифа, Акинфа впоследствии стали одними из авторов текста Урало-Сибирского патерика, рассказав о своем «путешествии» с Урала в Сибирь и о создании матушками Феклой и Еленой скита на Сунгуле.
Впоследствии многие вернулись на прежнее место и проживали там еще несколько лет.
В 1926 г. Сунгульский скит опять был самым крупным в округе, в нем проживало 35 человек (7 мужчин и 28 женщин). Около 1927 г. Елена заболела раком груди, перенесла операцию, которая ей не помогла. 17 апреля 1927 г. она скончалась в Сунгульском скиту и там же была похоронена. Могила м. Елены до сих пор почитаема старообрядцами.
В настоящее время могилы на кладбище варварски вскрыты грабителями кладоискателями. Около одной из них еще в 1990 г. была табличка с надписью: «Дунаев Данил Егорович. 1890 – 1953 гг.». По рассказам самих кладоискателей в могилах они находили только старинные оловянные крестики. Но был случай, когда они наткнулись на тело похороненной молодой женщины, нетронутое тленом. В страхе кладоискатели разбежались. Что стало с телом – неизвестно. Неизвестна и судьба мощей почитаемого Святым старца Леонида. Ходят слухи, что мощи его в свое время были вывезены.
Раньше полуостров «Монашки» был островом. В большом болоте, которое с юго-востока примыкает к монастырю, есть остров, на котором жили три старицы, и там была найдена чудотворная икона.
После отмены крепостного права и возрождения скита на этом месте был организован уже женский монастырь. По рассказам Двойникова игуменья Елена была строгая и властная женщина.
Из воспоминаний Чернявской А.Д. (дочери Дунаева Д.Е.):
«Мой отец Дунаев Данил Егорович похоронен на старообрядческом кладбище по его просьбе. Он любил и уважал историю этого скита. Его отец, мой дед, принял религию старообрядцев и уехал туда, где они жили. Построил избу. В их семье было четверо детей: старшая Анюта, Андрей, Данил и Дуня. В семье они работали: пасли коров и овец. Табун был небольшой. Пасли скот мой папа (Данил) и старший из братьев Андрей.
Летом приезжали на скит издалека паломники и совершали молитву прямо на кладбище. Отец помнил старца Максима, ходил к нему в келью. Старец угощал отца пряниками и другими сладостями. Отец ловил рыбу удочкой и на горке молился. Невдалеке в одной из сосен должен сохраниться вырез, куда вставлялась икона.
Помнит отец и матушку Елену, когда она босая, повязанная платком, пришла на скит. В руке она держала маленькую, завернутую в платочек иконку. Молебен проходил очень долго, много часов.
В кельях у всех были печи, сложенные из камня плитняка.
Показывал отец и келью Вассы, Максима и трех сестер. Жили они отдельно, от скита влево к курье озера. От них в курью прямо через камыш была дорожка, ведущая к маленькому островку. Там жили три монаха, у каждого из них была своя келья.
Строились кельи в виде балагана, обносились камнем плитняком (от слова плитка). Стены внутри были из жердей, снаружи засыпались землей. Потолки делались так же. Как рассказывал отец, зимой в них было тепло.
Обитатели келий жили бедно, никакого золота у них не было, трудились, брали от природы что могли и молились…»
Примерно в таком виде скит простоял до конца 20-х гг. ХХ в..
Вскоре после смерти м. Елены скит был разорен властями. Зимой 1928 – 1929 гг. на Сунгуль приехали представители НКВД. Молодые, не принявшие постриг насельницы, которым было куда возвращаться, были отправлены по домам, а престарелых сначала отвезли в отделение милиции, а затем продержали в заключении до окончания следствия. Некоторые из черноризниц сумели скрыться и избежали ареста (5).
Еще до закрытия Сунгульского скита, во второй половине 1920-х гг., чуть более 10-ти человек с м. Феклой, перебрались сначала в пустынь около д. Солобоево на юге Тюменьщины, а затем на реку Танаевку (80 верст от Тюмени) и далее на восток до бассейна реки Енисей. М.м. Анатолия, Тавифа, Акинфа впоследствии стали одними из авторов текста Урал – Сибирского патерика, рассказав о своем «путешествии» с Урала в Сибирь и о создании м.м. Феклой и Еленой скита на Сунгуле.
В 1929 – 1930 гг. скитники были вновь арестованы. Теперь уже от имени советской власти. Многие из них попали в В. Уфалейскую тюрьму.
По воспоминаниям Соковиковой Г.В.: «Напали на скит ночью, тайно. Не смирившихся убивали. Тем, кто хотел уплыть, цеплялся за лодки, отрубали саблями руки. Часть из скитников убежали ночью босиком, в одних рубашках, им удалось спастись. На скиту остались две женщины. Одна из них вскоре уехала в Кыштым, другая, Кристина, осталась».
Из воспоминаний Чернявской А.Д.: «Кристина Шубина не была монашкой. Просто в избу матушки Елены приехали ее родители. Я помню ее отца до войны и помню Анну, которая умерла на 2-м году войны. Приехала Кристина из Каслей. Когда изба завалилась, она построила небольшую избушку. Хоронили Кристину в Каслях».
Если верить Репину М.Е., то приходится констатировать такой факт, что «Каслинский рыбопромышленник Наседкин («Файка» – так звали его в Каслях) прославился на всю Пермскую губернию, как первейший дебошир. Отец оставил ему миллионное состояние и Файка своими выходками наводил ужас на все екатеринбургские притоны. Узнав, что женский староверческий скит на Сунгуле промышляет выделкой фальшивой монеты, Файка с компанией купеческих сынков в одну зимнюю ночь ограбил скит… (7).
Пожертвование в скит, по-видимому, как и было принято у всех старообрядцев, стекались от мирян – единоверцев с ближних и дальних окрестностей. Отвергая никонианскую церковь, раскольники строго соблюдали старые обряды и обычаи. Отсутствие у мирских раскольников духовенства заставляло их обращаться за помощью для исполнения различных треб в скиты: будь-то крещение, венчание, отпевание, проведение праздничных служб, именин.
Требы заказывались или в монастыре (ските) или за дополнительную плату на дому у просивших. Можно также заказать и певчих. Начетницы (те, кто читал требы) жили и по неделе, и по месяцу, и по году за особоую плату монастырю в псалтырь, и о здравии, и за упокой – отмаливали грехи усопших родственников.
Также служили на дому и праздничные службы. В скитах у старообрядцев, как правило, заупокойные литии, за единоумершего. По каждому усопшему справляли отдельно, что выгодно отличало их от никонианских приходов, и пользовались большим уважением у мирян.
В старообрядческие скиты брали на обучение детей с 7 лет и до совершеннолетия. Обучали грамоте, пению, рукоделию, вышивке бисером. Это все тоже практиковалось и на Сунгульском скиту. За обучение вносилась плата деньгами, одеждой, утварью. У многих мирян в скиту проживали родственники, навещая которых, привозили скиту дары и денежные пожертвования.
При пострижении в монашество состоятельные люди отдавали в дар монастырю часть или все свое имущество. В установленное время посланники множества различных скитов съезжались в торговые города на ярмарки, где получали от купцов-староверов щедрые подаяния. Через этих же купцов, а также именитых сочувствующих дворян скитники устраивали свои спорные дела, получали помощь в беде.
Монастырь вновь был разорен.
В настоящее время там не оставлено камня на камне. Все разбито и разграблено. Все могилы вскрыты «кладоискателями». А ведь до 70-х гг. ХХ в. скит простоял почти в неизмененном виде.
Каслинские и кыштымские старообрядцы до сих пор хранят память о старцах и старицах, живших на Сунгульском ските. Их стараниями в 1994 г. на месте иконостаса скитской часовни был установлен деревянный крест (5). Он установлен земляком вишневогорцев Борцовым Н.Д. при содействии руководителя старообрядческой общины г. Челябинска Столбикова В.И. (6).
Челябинским Управлением культуры Сунгульский старообрядческий скит (монастырь) внесен в список вновь выявленных памятников истории и культуры г. Касли и района и подлежит охране в соответствии с требованиями Закона РФ.
Общественной организацией «Миротворцы» (п. Вишневогорск) в 2002 – 2003 гг. была проведена работа по расчистке территории кладбища, было закопано около 40 могил. Совместно с Вишневогорским лесничеством были обозначены и занесены на карту границы скита, как памятника культуры.
Вода, взятая из легендарного питьевого источника на скиту, сохраняется не испорченной около 2-х лет!..
Источники информации:
1. Интернет сайт «Старообрядчество, согласия и толки». 2. Воспоминания (Рукописи) Столбиковой В.И., Двойникова, Саковиковой Г.В., Чернявской А.Д. 3. Свистунов В.М. История Каслинского завода 1745 – 1900 гг. Рифей, Челябинск, 1997 г. 4. Лютов В., Вепрев О. Сунгульские тени. Газета «Возрождение Урала» (Челябинск), октябрь 2002 г., № 30 (221), стр. 3. 5. Боровик Ю.В. Старообрядческие скиты на оз. Сунгул. 1811 – 1929 гг. Историческая справка (Рукопись). Екатеринбург, 2004 г. 6. М. Бутакова. «Миротворцы» на Сунгульском ските. Газ. «Красное знамя», № 63 за 26 июля 2000 г. 7. Репин М.Е. Касли. Челябгиз. 1940 г., стр. 96.
С сайта http://www.kasly.su/Almanach_02_16.htm
Города и городища Сунгульский скит
